Этот документ, напечатанный на плотной серой ткани, я знаю с детства. Он всегда хранился в верхнем ящике письменного стола вместе с другими мелкими военными трофеями вроде карандашей и готовален. Множество раз я рассматривал зловещую черную печать с орлом и свастикой, вглядывался в фотографию немецкого пилота, почти мальчишки. Но только в 2005 году, когда прочитал папины письма с войны, я узнал обстоятельства, при которых этот документ к нему попал.
Сентябрь 1942 года в отличие от дождливого августа выдался на редкость сухим и теплым. Подходила к концу Ржевско-Сычёвская операция составная часть большой Ржевской битвы. Ржевская битва 1941-1943 гг. оказалась самой кровопролитная битвой за всю историю человечества. И самой замалчиваемой историками. На Ржевском плацдарме стояли 2/3 дивизий армии "Центр" для наступления на Москву. Потери советских войск в боях под Ржевом составили более 2 миллионов человек, вдвое превысив потери в Сталинградской битве. В лесах под Ржевом погибла 29-я армия. Сам город был превращен в лунный пейзаж. От 40.000 населения города осталось всего 248 человек. В сентябре 42-го город находился в руках немцев.
К этому времени 239-я стрелковая дивизия, в которой мой отец Валентин Фоменко служил командиром батареи 120 мм минометов, вышла к речка Вазуза южнее города Зубцов. Оттуда дивизия крайне медленно, преодолевая отчаянное сопротивление немцев, продвигалась к Ржеву, точнее чуть южнее города к железной дороге, идущей на Вязьму, с целью ее перерезать. Так гласит военная история. А теперь обратимся к письмам Валентина Фоменко.
«Т.к. дивизия наша за два месяца поиздержалась в части стрелков (в ротах осталось по нескольку десятков бойцов), она не смогла удачно вести наступление на ответственном участке – вершине клина, подходящего к железной дороге «Ржев-Вязьма». Взято «всего» две деревни. Всего я пишу в кавычках, потому что сопротивление было отчаянное… Наступали на деревню неподалеку от ж.д.. Оказалось, что немцы успели зарыться здесь на 1,5 м, забетонировались и наша артподготовка оказалась недействительной. Начались ответные удары авиации.»
Далее идет красочное описание воздушных боев: «Пикирующие бомбардировщики Пе-2 и штурмовики Ил-2 часто появлялись над полосой занятой противником. Сначала на горизонте появлялись черные дымки разрывов немецких зениток: видно с десяток пикирующих бомбардировщиков, за которыми поднимаются к небу тучи дыма и земли. Дойдя вдоль фронта до нас, они сворачивают и на всем газу удирают от наседавших на них мессершмиттов, низко – метров на 200-300 проходят над нами, отстреливаясь из пушек. Мессера гонятся за ними, а следом тянется дымок выстрелов из пулеметов, вперед идут нити беспрерывных трассирующих очередей. Бомбардировщики мигают выстрелами из нижней орудийной башни. Подойдя почти в упор, мессершмитт отваливает вверх.
Почти каждый день бой кончается на наших глазах тем, что с той или другой стороны сбивается хотя бы один самолет. В конце концов, наши зенитки берут прицел прямой наводкой в последний наш самолет (ходят они тесным строем, отбившийся почти всегда сбивается) и перед мессершмиттом вырастает стена разрывов. Во время погони все мы в азарте вылезаем из щелей, в которых проводим 80% времени, и из винтовок стреляем по самолетам врага. Как только начинается заградогонь зениток, поспешно залезаем обратно в щели, т.к. разрывы зениток, хотя и своих, опасней, чем стрельба по нам шрапнелью… В те дни авиация разгулялась. В день прилетало бомбить нас штук 300 самолетов. Были моменты, когда в воздухе находилось по 40 самолетов сразу».
«Батарея сменила позицию (ушла с дивизией в другое место – ближе к Ржеву). И я остался с двумя бойцами охранять оставшиеся из-за недостатка лошадей мины. Пребывание втроем на огромном опустевшем ржаном поле скрасилось упавшим в 150 м от нас Ю-88. Бегал ловить одного из команды, спустившегося на парашюте. Поймали. Он сдался почти без сопротивления. Спрыгнуло 3 человека. Пилот был убит пулей из винтовки, пущенной с земли, когда выходил из пике и разворачивался для нового захода. Интересно, что немцы немедленно начали обстрел тех мест, где снизились парашютисты, и где упал самолет. Мне пришлось удирать от самолета, куда я прискакал в надежде найти часы. Да! Я забыл написать о том, что часы мои во время пребывания на наблюдательном пункте приказали долго жить. Лопнула пружина безо всякой видимой причины (может быть от близкого разрыва). Часы, сохранившиеся, несмотря на то, что самолет от удара о землю раскидало на полкилометра, подхватил какой-то тип, прибежавший к самолету, пока я бегал ловить штурмана. Другие часы, находившиеся у пилота и разбившиеся вместе с ним (часы с 6-ю стрелками, хронометр и секундомер) подцепил один из моих бойцов… Взял и таскаю на память документ разбившегося летчика…»
Итак, обобщаем. Где-то в районе 10 сентября 1942 года в 3-4-х километрах западнее г. Зубцова немецкий пикирующий бомбардировщик Юнкерс-88 атаковал русскую минометную батарею. Пилот бомбардировщика Бернхард Лепле 1917 года рождения уроженец г. Ульм был убит в воздухе винтовочной пулей при выходе из пике. Случай редчайший. Сбить из винтовки самолет почти невозможно.
Мысль о том, что аусвайс погибшего пилота Бернхарда Лепле неплохо было бы вернуть его родственникам, не раз приходила мне в голову. На документе есть адрес: Ulm/Donau, Settler str/ 20 . Можно туда поехать. А вдруг, его семья живет там и поныне. Бернхарду было 25, когда он погиб и у него вполне могли быть дети.
На досуге я полазил по интернету и нашел в Германии электронный адрес некоего пожилого господина однофамильца нашего летчика, проживающего в Мюнхене (это 100 км от Ульма). Я отправил ему электронную копию аусвайса и небольшой текст на английском. Ни ответа, ни привета. Оставалось ждать оказии в Германию. И она случилась.
В середине марте этого года я с друзьями отправился по горнолыжной путевке в Австрию в словный городок Майерхофен. Место мне понравилось, катание было отличным. Горнолыжный сервис просто потряс. Столетние традиции в этой области многого стоят. Вот у кого нам учиться и учиться. Здесь учтены все мелочи, все подогнано и расписано. Подъемники только самые новые, ратраки тоже. Трассы идеально выглажены. Все разукрашено. На стенах домов картинки, оленьи рога, какие-то веночки, колесики, подковки. Бесплатные ски-басы, ски-поезда. Забыл в автобусе шлем –вернули (!), забыл очки – тоже вернули (!!) Ну, думаю, пора все это на улицу Угрешскую переносить. А что? И перенесем. Со временем, конечно.
На третий день взял в прокате машину Фиат Пунто. Ввожу в навигатор город Ulm, улицу Sattler str. 20. Не находит. Так, думаю, началось. Такой улицы нет, но есть , Sattler grasse, что переводится как «проезд» или «бульвар». А самое печальное, что на этой grasse всего 3 дома. Но отступать поздно, посадил я в машину друзей, сколько влезло и поехали. Выехали утром. По навигатору ехать 310 км. Да, думаем, часов 6 не меньше. Какое там. За 2,5 часа доехали. Автобаны в Германии без ограничения скорости. Втопили 160-170 и вперед в левом ряду. Что любопытно в этом ряду только мерсы, БМВ да Ауди у них ездят. На нас смотрели, наверно, как на сумасшедших. Но у нас была веская причина - в 20.00 надо машину сдать. Дорога красивая, холмистая. По сторонам игрушечные городки проколоты остриями кирх, лесочки тоже нереально аккуратные.
Хорошая штука навигатор, в объезд Мюнхена привез он нас в Ульм в самый центр города. Паркуемся, смотрим - на домах написано Sattler grasse. И, действительно, там только три дома, дальше пустырь огороженный, заполненный мелкобитым кирпичом. Надпись на заборе гласит: «На этом месте будет построена синагога» (Ну, немцы!) Надо у кого-то спрашивать. Может у пожилых, кто помнит, как тут было раньше? Начинаю высматривать седые головы. Что спрашивать? Как спрашивать? На английском? Поймут ли? Пока думал, дошли до готического кафедрального собора. Собор потрясает размерами, шпиль (как потом оказалось) 160 метров высотой (наша угрешская колокольня 80). Зашли внутрь, там тетенька сидит, что-то продает. Показываю ей аусвайс, спрашиваю про улицу. Она лезет смотреть туристические карты. Нет, говорит, такого адреса в городе. Потом советует обратиться в туристическое информагентство прямо напротив собора. Пошли туда. Там девушки за компьютерами сидят, а по стенам плакаты с Эйнштейном развешены, где он язык показывает. Оказалось, Эйнштейн тут родился и горожане этим страшно гордятся.
Показываем аусвайс девушкам. Они вроде бы заволновались, стали переговариваться. Потом начались немецкие чудеса. Одна из них, просит нас подождать, садится за компьютер, потом на телефон и через пять минут сообщает, что связалась с городским архивом и узнала, что в городе проживают три семьи с фамилией Лепле, и что она сейчас попытается с ними связаться. Мы ходим минут 10 по агентству, покупаем сувениры. Ровно через 10 минут нам говорят, что нашли сына Бернхарда Лепле, ему 72 года, он работает здесь недалеко и минут через 20 подойдет. Вот это да! А у нас бы так смогли? Я предлагаю друзьям пока пойти осмотреть собор.
В огромном пустом гулком зале настраивают орган. Под сводами плывет густой тревожный звук. Мы двинулись по центральному проходу к алтарю. Вокруг аскетичная протестантская обстановка и только оконные витражи веселят яркими цветными пятнами. Подошел к алтарю, слышу торопливые шаги за спиной. Оборачиваюсь - ко мне почти бегут двое: девушка из агентства и какой-то мужчина. Мужчина подбегает, жмет руку, потом обнимает. Я понимаю, что это и есть сын нашего пилота. Он представляется, – Томас. Мы сели на скамью и начался путаный разговор на плохом английском. Я передаю только то, что понял.
Это невероятно, - говорит Томас. - Мы уже не надеялись что- либо узнать. Неужели вы приехали из Москвы? Нам сказали, что мой отец пропал без вести. Мы думали, что он попал в плен и погиб в лагере. Я ездил в Москву, пытался найти его следы, но безрезультатно.
Я вынимаю аусвайс. Показываю фотографию.
- Это он?
- Да, да.
- Ваш отец погиб в воздухе во время боя как солдат, - говорю я.
- Я понял, надо позвонить маме.
- Ваша мама жива?
- Да ей 91.
Невероятно! Вынимает телефон, начинает звонить. У него дрожат руки. Ловит наши взгляды.
- Тремор, - говорит он, извиняясь, - очень волнуюсь.
Мы переглядываемся. Жена нашего летчика жива? Невозможно.
Здесь же он венчался и здесь же я узнаю о его гибели. Невероятно! Когда вы уезжаете?
Я хочу пригласить вас вместе с друзьями к себе домой. Я познакомлю вас с мамой.
Мы переглядываемся.
- Нет, - говорю я, - невозможно. Нам сегодня же нужно быть в Майерхофене.
- Очень жаль.
Я передаю ему аусвайс и книгу отца «Сто писем с войны». Открываю на 90-й странице
и говорю:
-Послушайте. Это важно для вас. Переведите текст этого письма. Здесь вы узнаете
обстоятельства гибели вашего отца.
- Да, у меня есть друг, который знает русский, - говорит он. – он мне поможет.
Я хочу приехать в Россию, посетить место гибели отца.
- Приезжайте, мы будем вам рады, - говорим мы наперебой. Обменялись адресами.
На этом мы распрощались. Обнялись. На душе стало легко. Я, вдруг, осознал, что эта маленькая серенькая тряпочка с черной печатью многие годы несильно, но настойчиво давила на мою совесть. И как все удачно получилось. Удивительным образом реализовался редчайший вариант, может быть один на 100 или 1000. Я приехал в незнакомый город и уже через 30 минут встретился с человеком - посланцем далекого военного прошлого.
Круг замкнулся. Семьдесят лет назад в центре России наши отцы столкнулись в смертельной схватке. Один атаковал с воздуха полутора тоннами бомб, двумя пулеметами и пушкой. Второй отбивался с земли простой винтовкой и первым разрядом по стрельбе. Второму повезло больше, и поэтому я получил возможность родиться. Странная штука жизнь.
В.Фоменко 17 апреля 2012 года
Флаг города на площади Дмитрия Донского
Памятник святителю Николаю